4. Особенности момента

Как мы только что говорили, современная наука стала требовать очень больших капиталовложений. Причем речь идет именно о науке (в смысле о фундаментальной науке, то есть просто о накоплении знаний об окружающем мире), а не о приложении науки к решению неких практических задач. Интересно проиллюстрировать это положение всего лишь на одном примере. Не так давно в международном научно-промышленном журнале “Биотехнология сегодня”, посвященном, как следует из его названия, одной из самых горячих и бурно развивающихся отраслей знания и технологии, были приведены интересные выкладки. Оказывается, что при создании средненького (по масштабам потребления) лекарственного препарата (ежегодная сумма от его продажи около 75 миллионов долларов) до получения первого доллара дохода следует затратить 100 миллионов тех же самых долларов. Для чего? Пожалуйста (идем от конца к началу): на рекламу и завоевание первичного рынка надо 15 миллионов (это к науке отношения не имеет); для налаживания производства и организации соответствующих мощностей надо 35 миллионов (опять-таки, понятно, не наука); для синтеза или выделения препарата, изучения его биологической активности, проведения экспериментов на животных, создания опытной технологии и проведения предварительных клинических испытаний расходуется 40 миллионов (это, разумеется, в значительной части именно наука, но только не вся).

Как мы видим, не хватает еще целых 10 миллионов, которые расходуются на всякого рода исследования вроде бы вокруг да около, но именно эти исследования в конечном итоге и позволяют правильно выбрать то направление дальнейшей работы, на котором с толком будут потрачены следующие 40 миллионов. Такие исследования, как я уже говорил, принято называть фундаментальными смысл ясен: сами по себе эти работы никакого дохода не дают, но они копят знание, которое и ложится затем в фундамент любых решений конкретных практических и научно-практических задач. Пусть простят меня за такое разжевывание те, кто все это и сам прекрасно знает. К сожалению, однако, таких меньшинство, иначе не выдвигались бы в государственном масштабе лозунги, призывающие доводить до практики каждое научное исследование. Заблуждения, лежащие в основе этих лозунгов, мы еще обсудим.

Далее американский автор говорит, что ежегодно в США пытаются создать примерно 300 новых лекарств, то есть стоимость всех фундаментальных исследований только в этой области знания составляет 3 миллиарда долларов, большая часть которых уйдет без отдачи, поскольку реально на рынок поступит десяток новых препаратов в год. А поскольку масштабы исследований непрерывно возрастают, то добывать средства для них становится все труднее. И автор анализирует подходы к тому, как лучше подавать свои теоретические разработки, чтобы получить достаточное финансирование фундаментальных работ. Заметьте, что ему и в голову не приходит призывать к сокращению таких работ и переходу к доходной практике. Ему-то объяснять необходимость накопления фонда знаний (и положительных, и отрицательных) не приходится. При этом, как я думаю, любому читателю понятно, что примерно такие же выкладки могут быть представлены и для любой другой области знания. Слегка различаться могут только цифры, но никак не существо дела. А учитывая количество областей современной науки, становится более или менее ясно, как много она нам всем стоит (хотя надо отдавать себе отчет в неизбежности этих затрат). Даже в богатых странах все эти миллионы и миллиарды чувствительны для государства, многие граждане которого резонно считают, что они могли бы быть с большей пользой израсходованы в социальной сфере. Кроме того, уже стало ясно, что наука может нести в себе большую опасность, если ее результаты будут использованы не так, или не теми, или просто без достаточной осторожности. Человечеству уже приходится защищаться от этого, создавая строгие правила по контролю за использованием атомной энергии, генетически измененных организмов и т. п. Уже появляются течения, целью которых вообще является законодательное запрещение проведения работ в том или ином направлении. Обыденное сознание сформулировало для себя, что абсолютно непонятные для него исследования пожирают огромные деньги, но при этом не только не приводят к мгновенному решению острых проблем (устранению голода и болезней, в первую очередь), а даже грозят большими неприятностями.

Не будем говорить, что значил для человечества Чернобыль, даже если и сделать скидки на слабость и промахи нашей отечественной технологии. Пусть за рубежом таких промахов и слабостей меньше, но это вовсе не означает невозможности какого-нибудь Чернобыля французского или американского, просто вероятность такого события пониже, но, учитывая возможные катастрофические последствия его, даже малая вероятность его возникновения заставляет миллионы людей во всем мире бороться с развитием ядерной энергетики и требовать остановки всех существующих ядерных реакторов (одно из постоянных требований “зеленых”). Не меньше опасений внушает людям, особенно не имеющим достаточной научной подготовки, и все расширяющееся развитие биотехнологии.

Поскольку одним из центральных направлений развития этой области человеческой деятельности является искусственная модификация свойств живых организмов (от растений и микробов до крупного рогатого скота, и в перспективе, до человека) с целью придания им новых, более полезных для человечества свойств, сам факт вмешательства в тонкие структуры организмов внушает огромные опасения (пусть далеко и не всегда оправданные). И неважно, что генетически измененные сельскохозяйственные растения окажутся более устойчивыми к вредителям и будут давать более высокие урожаи, или что генетически измененные животные не только станут здоровее и продуктивнее, но и будут, например, в своем молоке содержать новые, полезные для здоровья человека вещества, или что появится возможность вмешательства в деятельность экосистем, модифицируя их в желательном для нас направлении (например, уничтожая вредных насекомых или портящие воду водоросли), и многое, многое другое. Важно то, что противники подобных работ указывают на опасность, дальнейших непредсказуемых мутаций биологических объектов, некоторые из которых теоретически способны превратить их из друзей во врагов человека. Поэтому в такой стране с высокоразвитой биотехнологией, как США, существуют строжайшие правила “выпуска” измененных организмов во внешнюю среду, где они дальше будут жить уже бесконтрольно. В некоторых случаях рассматривается даже возможность расселения “модифицированных” животных на необитаемых островах, отделенных от берега надежной полосой океана.

С психологической точки зрения еще интересней тот факт, что высокая затратность современной науки, сложность восприятия ее результатов рядовым гражданином и несомненные опасности, связанные с ускоряющимся проникновением науки в глубь как неживой, так и живой материи, начали вселять в умы обывателей соображения относительно того, что во многих случаях ученые с вольной или невольной помощью правительств просто обманывают налогоплательщиков, тратя деньги на исследования, которые, может быть, для самих ученых и интересны, но никакой реальной пользы человечеству не сулят. Интересным примером такого рода рассуждений могут служить довольно широко циркулировавшие в США несколько лет назад слухи о том, что никакого СПИДа в природе не существует, и просто выдумавшие эту лжеопасность ученые пользуются страхом как методом давления на конгресс с целью получения денег для удовлетворения собственного любопытства в разных областях генетики, микробиологии и биохимии (как тут не вспомнить определение ученого как человека, удовлетворяющего личное любопытство за казенный счет).

Появившийся на этом этапе глубокий разрыв между обыденным сознанием и научным знанием стал так велик, что просто для того, чтобы разъяснять обывателю (в нормальном смысле этого слова) принципиальный смысл научных разработок и достижений, создается целое сообщество популяризаторов и комментаторов науки в соответствующих органах информации. Мало кто решается разъяснить, однако, что развитие науки — процесс объективный, почему и денег на нее будет требоваться все больше, а процент удачных разработок от общего числа ведущихся исследований будет становиться все меньше, то есть даже просто для того, чтобы оставаться на месте, бежать придется все быстрее. Нередко этих простых истин не понимают и государственные мужи, неразумно требующие от науки, чтобы каждая разработка доходила до производства — этого не будет уже никогда, или надо будет вернуться к производству каменного века.

Настоящей задачей должно стать повышение количества результативных исследований, грубо говоря, с 0,1% до 0,11% — уже это может дать миллионы. Но такого подвига понимания трудно требовать от обыденного сознания, которое все больше воспринимает науку как безотдаточного поглотителя, бессознательно пытаясь убедить и себя, и ученых, что все проблемы, над которыми за такую цену мучаются так называемые “яйцеголовые”, могут быть решены визитом к экстрасенсу и возлаганием рук или же вообще не стоят внимания, а значит, и финансирования.

Трудно также не признать, что публикации паранаучного характера вызывают несомненный рост интереса читателей к соответствующим средствам массовой информации, особенно когда люди устают читать о катастрофах, войнах и голоде. Более того, нередко к таким материалам относятся с достаточным доверием и действительно начинают демонстрировать свою неприязнь к науке традиционной и уже непонятной и готовность следовать за новоявленными магами и чудотворцами.

В богатых странах такие крайние эксцессы отчасти предотвращаются высоким уровнем жизни и демонстративно уважительным отношением к науке и ученым со стороны власть имущих (а значит, и прессы) — создается некое равновесие типа “ладно, пока мне хватает на жизнь, кроме того, благодаря им появляются новые высококачественные вещи и услуги, пусть уж подбросят чего-нибудь и этой науке, а вот когда не хватит, тогда и поговорим”. В бедных странах уровень образования и жизни настолько низок, что задача удовлетворения насущных потребностей людей вытесняет все остальные проблемы, в том числе и попытку разобраться, сколько берет и что дает наука. Но хуже всего дело обстоит в странах промежуточного уровня, когда есть некий, еще недавно приличный, но все снижающийся уровень жизни; есть некоторое среднее (по качеству) образование, дающее основание считать, что любые научные проблемы вполне доступны пониманию любого желающего; есть, наконец, ряд областей в социальной сфере, которые обустроены явно недостаточно, и вину за это можно в значительной мере возложить на науку (в первую очередь я имею в виду медицину). В последнем описании легко узнать нашу страну на ее настоящем этапе.


Возврат в оглавление.