Подписывайтесь на нас в соцсетях

fb.com/scientificatheism.org

Кирилл Алфёров

Меня крестили в местной церкви, когда мне было семь лет. Сделано это было тайком от дедушки, убеждённого коммуниста и атеиста. Я с большим удовольствием читал молитвы, крестился и кланялся иконам. Казалось, что этим я произвожу нечто правильное и полезное. Как всякий ребёнок, я не отделял фантазии от реального мира, и меня мало заботило, какие из моих представлений верны, а какие ошибочны. Соображения о верности моих убеждений никогда даже не посещали меня.

Но настоящая вера пришла потом. Когда я пошёл учиться в университет, на факультет физики, то понял, что не верю в Бога. Тогда мне эта мысль далась легко. И я до сих пор с интересом вспоминаю эту аномалию. Вот момент, когда мои переживания и пытливый ум могли быть направлены в другое русло. Но этого не произошло.

Всё дело в том, что к тому времени наша семья была глубоко заражена движением нью-эйдж. Мои родители и, естественно, мы с сестрой на полном серьёзе принимали учение про карму, про программы в биополях и про то, что болезни даются исключительно за моральные проступки. Поэтому те недуги, которые у меня были, не лечились. Использование лекарств считалось слабостью, а любая болезнь была признаком «проблем в душе». Болевший мог рассчитывать лишь на молчаливое презрение и ожидание, что болезнь должна пройти как результат духовного исправления. Всё ещё болеешь? Сам виноват. Продолжай работать над собой.

Лёгкость, с которой подобные эзотерические взгляды перестраивают представления человека об окружающем мире, переоценить почти невозможно. Люди, попавшие в сети нью-эйджа незаметно для близких и для самих себя начинают жить в параллельной вселенной. Там не то что о науке, о простых вещах через некоторое время становится договориться трудно. Человек как бы читает жизнь между строк. Это очень любопытный и вместе с тем очень опасный режим существования. Эзотерика и нью-эйдж — как возвращение во времена средневековья, в мир демонов и ангелов. Напоминание, что этот мир рядом, в двух шагах.

Неудивительно, что естественные трудности студенческого возраста привели меня к необходимости духовного поиска. Моё мировоззрение было кашей религиозных и эзотерических утверждений, а инструментарий по отбору верной и неверной информации представлял собой золотой принцип «верю тому, что соответствует моим внутренним представлениям». Обратная связь почти отсутствовала.

В результате я стал переживать по поводу потери веры и видел любые проблемы как наказание за это. Мне на спасение пришёл курс философии, где я познакомился с трудами С. Л. Франка. Тонкий мыслитель, сильный полемист, Франк — это пример того, как умный человек имеет наибольшие шансы уговорить себя в рациональности религиозной веры даже перед лицом противоречащих данных. Я нашёл успокоение в чтении его книжки «О смысле жизни» и на долгое время она стала моей Библией. Я вернулся в лоно веры и пробыл там ещё много-много лет.

Блюстители атеизма, никогда не бывшие верующими, редко понимают, насколько их представления о мире религиозной веры наивны и чёрно-белы. И это, увы, свойственно очень многим деятелям просвещения. Устаёшь объяснять, что верующие вовсе не тупые и не являются психически больными. Чем умнее верующий человек, тем более высокие стены он возвёл вокруг своих религиозных верований.

При этом мои воспоминания о религии в целом очень положительные. Расхожий среди многих верующих миф состоит в том, будто атеист разгневался на Бога, и, таким образом, он вовсе не настоящий атеист, а просто обиженный Богом человек. Однако такое случается крайне редко. Гораздо чаще приход к атеизму болезненный. Верующий ищет ответы на мучающие его вопросы и рассчитывает найти их в вере, а вместо этого постепенно начинает обращать внимание на нестыковки и, к глубочайшему своему удивлению, осознаёт, что его готовность критически посмотреть на религию быстро вскрывает её несостоятельность. Он более не может заставить себя поверить в буквальную верность Писания и начинает толковать его метафорически. В этом состоянии пребывает большинство современных верующих, особенно когда речь идёт об авраамических религиях, содержание книг которых в XXI веке принимать буквально крайне сложно. 

У каждого есть то главное, что удерживает его в религии. А точнее, то, что удерживает от критического к ней отношения. Этот момент можно нащупать, когда долго беседуешь с верующим. Когда апологетика отброшена, всякие витиеватые аргументы Паскалей и Каламов показаны как ошибочные, человек приоткроет то, что, собственно, заставило его поверить. Или то, что удерживает его в вере.

Так или иначе моя вера слабла очень медленно. Какие факторы тут сыграли роль, сказать сложно. Было тут и самообразование, и готовность дискутировать, и постепенная привычка мыслить аккуратно, в результате чего я стал замечать за собой ошибки в рассуждениях, которые раньше не казались мне проблемными. Например, верующие иногда испытывают присутствие Бога или какое-то прикосновение к нему. В один из таких моментов мне подумалось, что я рассуждаю некорректно. Всё, что я знаю, — это что я почувствовал некое блаженство, радость, однако то, что это именно прикосновение Бога, — это уже интерпретация. Проще говоря, вначале случаются какие-то ощущения, а затем то, что это Бог, я уже додумываю сам. Это небольшое и простое соображение сильно запомнилось и сыграло немалую роль в моём уходе от религии. Годы чудовищно неверных представлений о мире часто зиждутся на примитивных ошибках в рассуждении.

Для меня приход к атеизму бил по самой больной для меня точке. Если Бога нет, значит, со смертью всё прекращается. Я помню, как открыл зачитанную книжку и стал искать рассуждения, где Франк доказывает, что Бог существует. И мир обрушился. В одно мгновение я переместился из реальности, где мне гарантировали вечную жизнь, в реальность, где мы все смертны, смертны по-настоящему. 

Следующие две недели были очень странными. С одной стороны, я смотрел на мир, вот-вот грозящий провалиться в бездну. Это был мир временного, к которому я не привык. С другой стороны, я впервые в жизни столкнулся с настоящим миром, таким, какой он есть на самом деле. Моя жизнь начиналась заново. Я смотрел на всё новыми глазами, я заново строил отношения с окружающими, заново смотрел в будущее и решал, что я хочу делать со своей жизнью.

Мне больше не надо было плохо относиться к знакомому, приходившему иногда к нам в гости, о котором мы знали, что он гомосексуал. Больше не осталось причин считать, что он духовно болен. Были и грустные моменты. Я заново терял уже умерших близких, теперь сполна понимая, что их правда больше нет. Религия и эзотерика представляют дело так, что смерти как бы и не существует. Однако это ложь.

Мой уход от эзотерики был менее типичным. Я был первым в русскоязычном пространстве, кто написал критическую статью про деятеля нью-эйджа С. Н. Лазарева и его серию книг «Диагностика кармы» и рассмотрел его заявки с научной точки зрения. Именно учение этого деятеля почиталось моей семьёй как единственно верное. Мы покупали его книги и видеокассеты, ходили на все его семинары в Москве. Причём я не планировал писать статью, изначально это было письмо родителям и сестре о неких философских разногласиях, которые у меня начинали появляться с Лазаревым. Но к тому времени у меня уже было достаточно скептических навыков. Стоило провести небольшую проверку его информации, как выяснилось, что он черпает сведения из жёлтой прессы и делает заявления, прямо противоречащие фактам, а то и просто выдумывает всё на ходу. Это был шок. Я вовсе не планировал такого исхода.

Истории типа моей — это счастливые исключения. Проблема в том, что, чтобы быть скептиком, вовсе не нужно быть умнее. Нужно просто иметь доступ к определённой информации и быть готовым рассмотреть её всерьёз. Для этого нужна ситуация, когда человек уже немного отошёл от всяких верований. Для молодых людей это может произойти тогда, когда они съезжают из родительского дома и начинают жить самостоятельно. Если же активно варишься во всём этом, а тем более если занимаешься религиозным активизмом, участвуешь в церковной общине или в эзотерическом сообществе, то уйти от этого крайне сложно, как минимум из-за социального давления и постоянного подтверждения правильности своих верований в лице своих друзей и близких.

В 2013 году я основал русскоязычное Общество скептиков, сообщество людей, заинтересованных в распространении критического мышления и научного взгляда на мир. В течение двух лет мы издавали еженедельный подкаст «Скептик», публиковали статьи, разборы на псевдонаучные концепции и сайты, сделали уникальный обзор на телекинез Нинель Кулагиной, включая раскрытие её метода, а также ответы на наиболее частые аргументы в её защиту. Сегодня я уже не связан с Обществом, но ребята продолжают работу, провели две ежегодные конференции, участвуют в просветительских мероприятиях типа Geek Picnic и делают передачи.

Мне кажется, что в России слишком много упора именно на антиклерикализм и очень мало упора на основанный на научном подходе атеизм. В России ни верующие, ни атеисты не умеют строить диалог и, что самое печальное, не считают, что диалог нужен. Многие верующие даже не представляют, что кто-то может быть атеистом не потому, что это плохой и злой человек, а потому, что есть аргументы, вопросы познания и науки. А многие атеисты не представляют, что верующего вполне реально переубедить и что он не сумасшедший. Вот такой просветительской работы в России сильно не хватает. Если же диалога между атеистами и верующими в обществе нет, мне кажется, антиклерикализм будет неэффективен. 

Виктор Афанасенко

В 1994 году, когда я учился на третьем курсе академии, я, как и все молодые люди в подобном возрасте, задавался вопросом: в чём смысл жизни? И, как и многие, ответа не находил, из-за чего часто впадал в депрессию. В один из таких дней я сидел дома и думал, чего бы почитать под настроение. Порылся в письменном столе и обнаружил книжку в мягком переплёте «Не просто плотник» Джоша Макдауэлла. Брошюра состояла из двух произведений: с одной стороны — само произведение «Не просто плотник», с другой — Евангелие от Иоанна. 

Это были 1990-е — в квартиры часто стучались всякого рода проповедники с предложениями поговорить о Боге. Так и оказалась у меня эта книжка. Они всегда говорили, что Иисус живой, что он любит меня, что он умер за мои грехи и воскрес для моего оправдания. Я начал читать «Плотника», и в какой-то момент меня озарило. Но тогда такое со мной произошло впервые, что само по себе уже казалось чем-то сверхъестественным. Я понял наконец, что имели в виду все эти проповедники. Иисус живой. Он воскрес в другом сверхъестественном духовном теле и поэтому не умер. Я родился грешным из-за первородного греха, и, чтобы Бог мог простить мои грехи, нужно было наказание, и вместо меня был наказан Иисус. Он умер за мои грехи, и Бог воскресил его, тем самым даровав мне вечную жизнь вместе с Иисусом, и если я поверю в Иисуса и покаюсь в своих грехах, я после смерти попаду в рай.

Ещё я понял, что сам не могу перестать грешить, и для того, чтобы вести праведный образ жизни, мне опять же нужен Иисус. Всё это я понял как-то в один миг, как будто это было уже давно во мне и я просто получил доступ ко всей информации. Я даже начал переживать это физически. Казалось, что где-то внутри у меня в груди загорелся тёплый и мягкий свет и заполнил пустоту, мне было очень хорошо. Я выходил на улицу, смотрел на людей и не мог понять, как они не видят и не понимают то, что понял и увидел я. Мне казалось, что стоит мне с ними заговорить, и я сразу смогу им всё объяснить, и с ними произойдёт то же самое, что произошло со мной. В книге говорилось, что я должен найти церковь, которая станет моей новой семьёй. Так я оказался в полноевангельской церкви «Новый Иерусалим» города Минска. Я купил самую толстую Библию, какую нашёл в книжном магазине. Начал читать её и молиться. 

Тёплый и мягкий свет в груди со временем пропал, и я должен был учиться жить верой, а не только чувствами. Это было не всегда легко, особенно первые месяцы, но я справился. Я научился не зависеть от своих чувств и просто верил. Верил, что Иисус со мной, что я спасённый и что Бог слышит меня всегда и любит меня. Я перестал ругаться матом. Бросил курить и пить. Привёл в церковь друга и одногруппника, свою маму. Одним словом, постепенно распространял свет Христа вокруг себя. 

Иисус и любовь к Богу занимали все мои мысли и стремления. Я собирался стать проповедником и ездить по странам с проповедью. Я, можно сказать, видел себя даже пророком Божьим. Отрицал эволюцию. То есть я не был уверен в том, что Бог сотворил Вселенную всего лишь 6000 лет назад, но, естественно, не верил, что человек, как и всё вокруг, — это продукты эволюции. Отрицал ли я достижения науки? Нет, я был полноевангельским христианином, это, наверное, самая продвинутая в этом плане конфессия. Там никто не верил, что Земля плоская и что надо отказаться от компьютеров и телефонов. Там говорилось, что это всё дал человеку Бог, чтобы ускорить распространение вести об Иисусе по всей Земле.

Был ли я счастливым человеком в религии? О нет. Я был самым несчастным человеком из-за постоянного чувства вины. Из-за того, что я недостаточно делаю для Бога, недостаточно читаю Библию, недостаточно молюсь, евангелизирую и верю. 

На месте религии не осталось никакой пустоты. Это выдумки верующих о том, что в каждом человеке есть нечто, что должно быть заполнено Богом, Иисусом. 

Процесс становления меня как атеиста был довольно длительный и постепенный. После изучения христианства и Библии я понял, что христианство в том виде, в котором я его знаю и в котором оно представлено в подавляющем количестве источников, — это не то христианство, которое было у первых последователей Иисуса, и это совсем не то, чему учил Иисус. Я познакомился с совершенно другим христианством, с другими людьми, которые верили в другого Иисуса. Эти люди могли читать текст Нового Завета и Ветхого Завета в оригинальных языках и знали то, что другие не могли знать. Именно тогда у меня появилась какая-ото обида на Бога из-за того, что я столько лет верил ему со всей искренностью, а он мне даже не мог намекнуть, что я верю в ложного Иисуса и хожу в ложную церковь. 

Так продолжалось несколько лет, пока я не понял, что в вере нет смысла и нет вообще ничего хорошего. Под верой я подразумеваю саму возможность человека полагаться на какие-то утверждения без проверки, вера как особенность психики. 

Верующему человеку недостаточно показать какие-то научные доказательства или опровержения. Они отвергнут их, даже не разбираясь. Для них всё, что посягает на их веру, — от дьявола. В Библии выведено много подобных предостережений, которые держат людей внутри церкви. Тебе нельзя сомневаться, иначе тебя убьёт дьявол, ты потеряешь своё спасение и попадёшь в ад. Поэтому люди просто боятся читать что-нибудь, кроме Библии и другой религиозной литературы. Боятся разговаривать с людьми, которые вышли из их церкви и религии (со мной порвали все мои церковные друзья, когда узнали, что я ушёл из церкви, удалили из друзей во всех соцсетях и отправили в чёрный список, мне удалось переубедить, склонить на свою сторону и таким образом спасти от религии только жену). Для них это всё кроме опасности потерять спасение, им не несёт. Негативные эмоции по отношению к церкви и религии привели меня в состояние, когда я плюнул на свои страхи и решил рискнуть и начать изучать любую доступную информацию. Я стал пользоваться логикой и всё подвергать критике и сомнению. Искать альтернативные источники информации, а не доверять первому попавшемуся. И превратился в абсолютного материалиста.

На месте религии не осталось никакой пустоты. Это выдумки верующих о том, что в каждом человеке есть нечто, что должно быть заполнено Богом, Иисусом. Образовалось не пустота, просто появилось много свободного времени. И заполнил я всё это заботой о семье, работой, чтением, создал свой канал на YouTube, где начал выкладывать ролики, в которых размышляю о религии и Библии и пытаюсь таким образом бороться с глупостью и невежеством.

Сегодня государство взяло религию под крыло. Власть и религия — это две стороны одной медали. Христианство выжило по одной единственной причине — оно стало государственной религией. Сейчас в России происходит тот же самый процесс. Государство вместо того, чтобы решать экономические проблемы, просто держит людей в религиозном и патриотическом угаре. Но эту ситуацию могут изменить развитие науки, просвещение и повышение уровня жизни. Если с наукой и просвещением и так всё понятно, они всегда были главными антагонистами религии, то уровень жизни тоже играет далеко не последнюю роль. Если все нужды человека будут восполнены, то у него не возникнет и желания обращаться к чему-то сверхъестественному за помощью.

Виталий Бормотов 

В моём случае не было никакого перелома, никакого неожиданного события — ни когда я пришёл к религии, ни когда я её покинул. Первое случилось в старших классах школы. Я наткнулся на книги христианского проповедника и прочёл их: первую с исследовательским интересом, а другие уже запоем, чувствуя себя согласным с автором. Стройность и глубина христианского учения, как я его увидел, привлекли меня. 

Активная религиозная жизнь началась позже, когда я окончил школу. Накал моей веры менялся. Какое-то время я всерьёз хотел стать безбрачным священником и посвятить себя церкви, но передумал. А в последний год моей веры я не ощущал никакого эмоционального подкрепления от религии и продолжал религиозные практики только усилием воли. Я был христианином семь лет, из них четыре вёл активную религиозную жизнь. 

Я был подкован в естественных науках, так что не отрицал эволюцию и считал библейские описания о сотворении мира и ветхозаветные события иносказаниями. Вместо этого я находил способы совмещать религию с наукой и придумывать своим взглядам солидные объяснения. Я сознательно соглашался с Символом Веры, историчностью событий Нового Завета, верил, что Бог участвует в нашей жизни и ему можно молиться. О принятии религии говорят как о вопросе выбора и следования принятому решению, а от верующих можно услышать, что буквально ничто не смогло бы разубедить их в вере. Так воспринимаются не убеждения о реальности, а скорее принадлежность к группе или самоидентификация. И у тогдашнего меня, и у многих христиан вера — это не столько о Боге, сколько о своём образе.

Я подмечал всё больше деталей в церковной практике и риторике, которые казались мне неверными и неправильными, и всё больше вещей относил к «земному» измерению Церкви в противовес «небесному». Однажды, читая мысли о религии на форуме бывших христиан, я осознал, что не верю в Бога. Это не было каким-то моментом истины, неожиданностью, травмой или ударом; наоборот, меня удивило будничность этого осознания.

На тот момент я уже три года интересовался мышлением и систематизацией способов познания мира. Я уже давно знал и понимал всё, что требовало бы отвергнуть идею Бога, но как будто запрещал себе это делать. Если что и освободило меня от иллюзий, то не какой-то потрясающий научный аргумент, а нарастающее внутреннее понимание, что в религии мне нечего ценить, а в секулярном подходе нет ничего страшного и ограниченного. Когда чувства ощутили, что не верить вполне нормально, разум вытащил на поверхность мысль том, что он уже и не верит.

Отбросив идентичность христианина, я почувствовал облегчение, но боялся реакции других, хотя знал, что явной агрессии не будет. Страхи не оправдались, но показали мне, насколько социальна религия.

Отойдя от веры, я осознал необратимую смертность людей и понял, насколько важна для нас борьба со старением и смертью. И нет гарантий, что человечество не вымрет из-за какой-нибудь глупой ошибки. И главное, что я увидел, — недостаточно просто делать хорошие вещи из какого-то списка и не делать плохих, чтобы в конечном счете всё было хорошо; люди отвечают за то, каким делают мир их поступки, на глобальном уровне и в мелких вопросах. 

В основном религия привлекательна двумя вещами: ощущением базовой, онтологической осмысленности жизни и тем, что она собирает людей вокруг себя, даёт чувство групповой принадлежности, создаёт общее пространство. Я думаю, обе эти вещи можно заменить, не прибегая к вере в иллюзорное. Вопреки словам проповедников, жизнь, наслаждение, труд и познание не теряют смысл в мире, где нет Бога (хотя, отказавшись от ложных утверждений, мы уже не закроем глаза на некоторые неприятные истины). Сообщества же, которые способны давать радость общения и совместного дела, создавая групповую идентичность, могут и не опираться на ложные идеи. Часто атеисты и скептики настроены чересчур индивидуалистично и опасаются крепких сообществ: того, что они станут «сектами», будут взращивать конформизм и межгрупповую вражду. Эти опасности и вправду есть, но, отвергнув построение сообществ с сильной групповой идентичностью, мы отказываем в удовлетворении важной потребности и многое теряем.

Я думаю, именно рост и развитие движений и групп, сплочённых внутри и посвящённых разному (туризму, игре в «Мафию», навыкам рациональности, чувашским народным танцам, благотворительности, городскому ориентированию), способен не просто занять место религии, а сработать лучше. Делать что-то конкретное с проверяемым результатом в реальном мире интереснее, чем рассуждать о невидимом, и безопаснее на предмет становления «сектой». 

Другая вещь, которая полезна в борьбе за здравый смысл, — просвещение и развитие умения мыслить, решать задачи (а не просто запоминать материал). Мне не близок атеистический активизм, который часто ограничивается уничижительной критикой религии и провоцирует только сильнее защитить веру. Многие атеисты совершают глупые ошибки, например, заявляя, что если бы не было религии, то не было бы войн и насилия; или что все верующие считают, что все остальные попадут в ад; или что все христианские конфессии отвергают эволюцию. Заметная часть атеистической полемики — избиение соломенного чучела оппонента, и оно не помогает верующим избавиться от ошибок.

Вместо этого просвещение и создание сообществ предлагают положительное содержание, приняв которое ты уже не будешь настолько нуждаться в религии. Это не панацея, да и возможно это только в относительно благополучных местах, где люди могут получать образование и заниматься интересным делом, у них есть свободное время, чтобы участвовать в разнообразных сообществах и размышлять. Но в России это может работать, тем более что здесь большинство верующих не отличаются убеждённостью, смутно представляют себе христианское учение и придерживаются некой религиозности по большей части из соображений традиции и конформности.

Андрей Кораблёв 

Я пришёл к вере в начале 1990-х — в период, когда на наших граждан потоком хлынула всевозможная мистика — от религии до фильмов ужасов. А я всегда был впечатлительным, увлекающимся ребёнком. И как-то незаметно для самого себя я стал верить в сверхъестественное. Детям вообще сложно отличать сказку от реальности. А, если его убеждать, что сказка реальна, то вера будет восприниматься им как совершенно естественная часть жизни. Я верил в древнегреческих богов, потом заинтересовался зороастризмом, потом буддизмом. В итоге в конкурентной борьбе за мою душу ожидаемо победило православие.

Тут сыграли свою роль и семейные традиции (мать была верующей ещё с советских времён) и общая конъюнктура в стране. Православие в 1990-е уже активно насаждалось через СМИ. По телевизору крутили мультсериалы на библейскую тематику — «Суперкнига», «Летающий дом». Была программа «Слово пастыря» с будущим патриархом, которая, надо отдать ей должное, давала хитрые и внешне адекватные ответы на различные возникающие у верующих вопросы. Другие конфессии похвастаться этим, естественно, не могли. 

Я не делал многое из того, что для верующих обязательно: не ходил в церковь, да и пост держал только единожды. С другой стороны, у меня было то, чего нет у большинства тех, кто в соцопросах называет себя православным. Это полная уверенность в постоянном присутствии рядом с тобой сверхъестественной личности — Бога, который всё время за тобой наблюдает, знает все твои мысли, слышит твои молитвы. И именно это является главным в религии, а не духовность, традиции и тому подобное. И с этой точки зрения я был, конечно, глубоко верующим. Причём я верил не в абстрактное «что-то там», а именно в православного Бога, то есть такого, каким он является по канонам православия. Я очень рано понял, что если человек себе придумывает какого-то «своего» Бога, который «главное, чтобы был всегда в душе», то это не более чем интеллигентское кокетство.

В чём особенность повседневного воздействия религии на верующего? Об этом знают не все. Во-первых, это молитва. Молиться надо часто, разными молитвами. Каждая молитва — это что-то вроде аутотренинга. Молился я часто, старался делать это столько, сколько положено. Во-вторых, это чтение Священного Писания. Каждый верующий обязан в день прочитывать хотя бы одну главу. Хотя бы из Нового Завета. Прочитал всё — читаешь по второму кругу. И благодаря этому твоё сознание всё время находится под влиянием, оно не ослабевает. Это я тоже исправно соблюдал.

При этом я никогда не сомневался в теории эволюции. Я с детства любил биологию, увлекался ее, эволюция всегда была для меня вещью очевидной. В те времена «кретиноционизм» в нашей стране не был так развит, как сейчас, и даже попы его так активно не продвигали.

Разочарование в религии у меня началось по одной простой причине: я начал взрослеть и задумываться над теми вопросами, о которых не думал раньше. Я стал увлекаться литературой фэнтези, слушать хеви-метал. А что такое хеви-метал в России в 1997 году? Это, конечно, в первую очередь группа «Ария» — она была самая доступная, и знакомство с металом многие начинали с неё. А там же ницшеанство чистой воды.

 Всё само собой встало на свои места, пазл из материализма, естественнонаучной картины мира и светской гуманистической морали наконец-то сложился.  Я стал стараться в своём мышлении строго следовать логике.

В сочетании со стойкой верой в Бога эти идеи трансформировались у меня в идеи богоборчества. То есть суть такова: Бог есть, дьявол есть, но никому из них я поклоняться не буду, а буду идти своим путём. Казалось, что это очень крутое и героическое мировоззрение. На это потом ещё наложился Чернышевский с идеями «разумного эгоизма». Позже, уже в студенческие годы, эти индивидуалистские взгляды переросли в крайний индивидуализм — субъективный идеализм. Тогда я зачитывался идеями Фихте. Тут остаткам моих религиозных взглядов был нанесён ещё один удар, потому что если всё в себе, всё в субъекте, то, значит, и Бог тоже? Солипсизм — это вообще такое самоуничтожающее учение. И я уже засомневался не только в необходимости служить Богу, но и в самом факте его существования. Ну а когда стал ещё старше, пришёл к материализму. Тогда с Богом было покончено уже не только на философском, но и на рациональном, научном уровне. 

Дольше всего продержалась во мне вера в сверхъестественное, но и она со временем ушла, оказавшись неподтверждённой никакими серьёзными научными данными. Всё само собой встало на свои места, пазл из материализма, естественнонаучной картины мира и светской гуманистической морали наконец-то сложился.

Я убеждён, что основная причина популярности религии лежит в её социальной обусловленности и необходимости. Но — и это очень важно — не для общества в целом и даже не для большинства. А только лишь для правящего меньшинства, которое использует религию как средство воспитания покорности у масс. Потому что, как показывает практика, религиозные организации способны служить абсолютно любой власти.

Правозащитный бунт одиночки я не считаю перспективным. Единственный способ, который хотя бы теоретически может быть перспективным, — это организованная общественная работа. Для себя я этот вопрос решил так: вступил в Союз воинствующих безбожников. Мы ведём оборонительную борьбу, защищаем в интересах настоящего и будущего светские ценности, которые за последние 100 лет уже стали традиционными в нашем обществе. То, что предлагают попы, — это уже не традиция, это какое-то реконструкторство. Конечно, трудностей хватает, режим закручивает гайки, но другого выхода, по моему мнению, просто нет.