4 декабря прошлого года во время выставки в Москве работ современных художников авангардист Авдей Тер-Оганьян осквернил несколько православных икон, на глазах многочисленной публики изрубив их топором (см. "Экспресс-Хроника", № 28/554, 21.12.98). Несколько верующих сочли себя оскорблёнными и организовали сбор подписей под требованием привлечь Тер-Оганьяна к уголовной ответственности. Московская городская прокуратура возбудила уголовное дело, обвинив художника в разжигании религиозной вражды (ст. 282, ч. 1 УК РФ; до четырёх лет лишения свободы). Дело Тер-Оганьяна передано в Хамовнический межмуниципальный суд Москвы; судебное разбирательство отложено, поскольку Тер-Оганьян проходит курс лечения в психиатрической больнице, куда он лёг по собственному желанию.

Лев ЛЕВИНСОН


Чем дольше думаешь о свободе совести, тем твоё положение становится двусмысленней, тем более спорной и неоднозначной становится проблема. Чем шире круг друзей, поддерживающих российских борцов за эту свободу, тем меньше шансов найти среди них тех, кто готов говорить о свободе совести как таковой, а не о приспособленном к их интересам частном случае - свободе религии.
Соглашаться играть в такую игру (якобы совесть есть только у католиков, адвентистов, иеговистов и т. д.) - значит превратить это дело в комфортный правозащитный Макдональдс. Добыча "сырца" в виде нарушений прав верующих становится сейчас в России формой "золотоискательства". Беда не в том, что кто-то делает на этом деньги. Плохо то, что как только разговор с экспертами, профессионально защищающими нашу свободу совести, доходит до художника-атеиста Авдея Тер-Оганьяна, они сразу скучнеют. Им не о чем здесь говорить. Между тем формула свободы совести сегодня в России проста: это свобода человека, позволившего себе свободу безбожного высказывания и подвергшегося за это уголовному преследованию.
Корреспонденты, докторанты, представители фондов и комиссий, международные наблюдатели внимательно слушают, когда им рассказывают, где и чего недодали мормонам. Слушают с интересом, когда говоришь, как ворует, жирует и подавляет конкурирующие организации образованная Сталиным и Берией Московская патриархия. Но если сказать, что в России быть атеистом становится всё трудней и трудней, что в школу, куда, как домой, ходят отцы-законоучители, не пустят преподавателя, который будет критиковать попов, - здесь замирает записывающий карандаш вашего собеседника.
Сегодня в России именно в этом, а не в правах протестантов и сектантов, заключена проблема свободы совести. Наступление клерикализма, вмешательство церкви в жизнь гражданского общества, церковь в школе, церковь в армии, церковь во власти - вот где гниющий труп, вот где место протеста для правозащитников. Замыкаться на правах религиозных общин, сводя свободу совести к их молельням, - просто нечестно.
Из этого, разумеется, не следует, что проблем религиозной дискриминации, неравенства верующих и их объединений в России не существует. Есть нарушения, есть грубые нарушения. Но нельзя кричать только о них - или откажитесь тогда от свободы совести.
О правах сексуальных меньшинств (при относительно благополучном их положении), тоже ведь можно составить доклад и выставить властям целый ряд претензий. Можно требовать разрешения гомосексуальных браков, это тоже права человека. Но при том, что защищать гомосексуалистов действительно нужно, странным было бы сводить все нарушения прав человека к их проблемам. Со свободой совести то же самое. В гражданском обществе, в светском государстве, религиозная свобода - лишь одна из зон этой несравненно более широкой сферы.
У человека есть не только право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой - он вправе жить в нормальной стране, где от анафем не надо ждать иных, кроме загробных, последствий. Россию, членствующую в Совете Европе и считающуюся всё-таки демократической страной, конечно, нельзя поставить на одну доску, скажем, с Ираном. Может быть, поэтому Авдею Тер-Оганьяну в отличие от Салмана Рушди не светит международная защита. Его предпочтут не заметить, пока какое-нибудь мировое светило вообще не закроет вопрос, заявив что-нибудь о "нехудожественности" акции российского авангардиста. Между тем случай Тер-Оганьяна, исходя из тех принципов, во имя которых защищают Рушди, ещё более чистый. Приговор Рушди вынес аятолла Хомейни, религиозный лидер. Тер-Оганьяна же преследует не патриарх, а прокуратура столицы светского государства.
Даже если бы Русская Православная Церковь состояла сплошь из просветлённых узников ГУЛАГа, её нельзя было бы пускать ни во власть, ни в гражданские институты, ни в какие-нибудь наблюдательные (цензурные) советы. Тем более нельзя выпускать за пределы сугубо церковных дел нынешних религиозных монополистов, готовых освятить всё: любые выборы, автомат Калашникова, войну в Чечне, банду мошенников, организовавшую какой-нибудь банк, призвать - в зависимости от поступившего заказа - внести мумию или вынести ее из мавзолея.
Церковь должна быть свободна. Но её свобода должна ограничиваться там, где свободно передвигаются пешеходы - с серьгой в ухе, в декольте, обнимаясь на ходу и целуясь. Устремления же людей церковных очевидны: если их не остановить, то, как при Ярославе Мудром, "аще жидовин или басурманин будет с русскою" да заплатит "митрополиту 50 гривен", "аще же кто с басурманкою или жидовкою блуд сотворит - митрополиту 12 гривен".
В России не более 50 процентов верующих, и то считая со всеми нерадивыми. Из них совсем уж немного тех, чьи права ущемлены. Их надо защищать - меньшинство должно быть ограждено от государственного произвола. Но остальные, большинство, - что, не люди?


"Научный Атеизм" 2000