Подписывайтесь на нас в соцсетях

fb.com/scientificatheism.org

О КНИГЕ "РЕЛИГИЯ И ОБЩЕСТВО" И ПРОЕКТЕ КЕСТОНСКОГО ИНСТИТУТА "ЭНЦИКЛОПЕДИЯ СОВРЕМЕННОЙ РЕЛИГИОЗНОЙ ЖИЗНИ РОССИИ"

Уважаемые г-да Бурдо и Юззелл!

Всякое исследование, тем более столь масштабное, является результатом большого труда коллег и, несомненно, заслуживает пристального внимания. В то же время, при знакомстве с собранными в издании текстами у профессиональных исследователей религии, - особенно россиян, - возникает немало вопросов, требующих обсуждения в рамках публичной научной дискуссии. Посему обычной рецензии тут явно недостаточно, а жанр открытого письма, - как нельзя, кстати. Впрочем, не только уже названные обстоятельства заставили меня обратиться к Вам с отрытым письмом.

Полагаю, Вы не станете отрицать, что именно позитивной, т.е. общественно значимой, дискуссии по обсуждаемым в книге вопросам не было ни в момент её подготовки, ни в период работы над ней, ни (что совсем удивительно) даже после частичного обнародования результатов исследования. Возможная ссылка на отсутствие у Кестона средств на проведение семинаров не слишком убедительна. Многие представительства зарубежных фондов, работающих в России, охотно выделили бы средства только под одно имя Кестонского института. Итак, "Энциклопедия" оказалась самым закрытым проектом постсоветского времени в российском гуманитарном знании. Команда "энциклопедистов", работавшая под руководством Сергея Филатова, кажется, сделала всё возможное, чтобы засекретить цель своих штудий: хорошо известно, что г-да Филатов, Щипков, Лункин, разъезжая по городам для сбора материала, представлялись журналистами разных центральных СМИ. В этой связи нельзя не отметить всего две рецензии на книгу, которые появились в "НГ-религии" и интернет-издании portal-credo.ru, и то с полугодичным интервалом! Уже само количество откликов и разнесённость сроков их появления - довольно тревожный симптом: как-никак, религиоведческие монографии в России, да ещё с такой масштабной заявкой, появляются не каждый день. На выходе тома по отдельным конфессиям и регионам. Если и они лягут мёртвым грузом на полки магазинов и библиотек, то вообще, непонятно ради чего затевался этот проект? А ведь в нынешней России с её дефицитом светской религиоведческой экспертизы, состоянием разобщённости (если не распада) научного сообщества исследователей религии, когда, - по выражению коллеги, профессора Петербургского университета Марианны Шахнович, - "дело дошло до того, что уважаемые и действительно настоящие учёные, работающие в области религиоведения, не желают называться религиоведами, а говорят: "я - антрополог", или "я-социолог", или "я - историк", или "я - философ", где господствует тотальная подмена научного подхода в отношении религии конфессиональными её оценками, почерпнутыми из арсенала православной псевдоэкклесиологии и сектоведения, где административная и политическая элиты принципиально отказываются проводить различия между вероисповедными и научными точками зрения, - самый свежий пример тому: "открытие" министра образования России, что теологии есть наука о религии и многообразии религиозных феноменов, - появление кестонского исследования, пусть даже в усечённо-общедоступном (очерковом) варианте, должно было стать веховым событием. Видимо, на такую высокую цель проект и ориентировался. Однако, г-да Бурдо и Юззелл, надеюсь, Вы не будете отрицать, что этого-то как раз не случилось. Обещанная "Энциклопедия" стала всего лишь памятником трудам, работоспособности и отдельным небезынтересным прозрениям единственного человека - господина Филатова. Вопреки нормам научной этики, он счёл возможным поместить в сборнике, состоящем из 23-х статей, 10 крупномасштабных материалов только под своим именем и ещё 6 в соавторстве.

Кроме перечисленных выше соображений самого общего порядка, Исследование так или иначе затрагивает определённый круг научных проблем. Остановлюсь лишь на некоторых из них.

Для науки, тем более эмпирической, к каковой относится раздел религиоведения, занимающийся изучением имманентного состояния религиозных процессов, - монолог - методологически непозволительный приём. Разве можно всерьёз обсуждать спекулятивные размышления о перспективах Греко-католической церкви в России? Вместе с тем, методологически выверенный прогноз на эту тему, но уже не одного автора, а части экспертного сообщества (изложенный в адекватной форме дискуссии по типу "круглого стола"), был бы вполне уместен и, более того, своевременен. Во-первых, кризисное состояние Московской патриархии с каждым днём становится всё более очевидным даже тем, кто готов поддерживать любой ценой её - квазигосударственной церкви - неписаный статус и организационное единство. Во-вторых, даже хрупкая политическая и социальная стабилизация с модернизационным оттенком, которая пришлась на период президентства Владимира Путина, уже вызвала к жизни робкие поиски адекватных социальной модернизации религиозно-этических санкций общественного трэнда, как со стороны общества, так и со стороны государства. В таком контексте разговор о возрождении Греко-католической церкви, а также о будущем вероисповедного плюрализма (соответственно, правилах игры на религиозном рынке России) вести не только можно, но и крайне полезно.

Также вызывает удивление, что в книге даже не были поставлены вопросы о социальной природе нарочитой традиционализации религиозной сферы (которую воспроизвела Россия в 1990-е гг.), функциональных возможностях религиозного традиционализма и естественных пределах существования сложившейся модели. А ведь попытка разобраться в феномене постсоветского традиционализма могла бы стать ключом к описанию религиозной ситуации современной России. Вместо этого авторы и особенно г-н редактор, что называется, по наитию, приписывают действующим российским деноминациям свойства консерватизма или либерализма. При этом, суть ни того, ни другого феноменов не объясняется. Вывод же отдаётся на откуп читателю, который, по всей видимости, сам должен дойти до тривиальнейшей, но "единственно верной" мысли, что, и христиане, и мусульмане должны тяготеть к некоей "центристской" модели богословских и социальных манифестаций. Для этого христианским деноминациям следует придерживаться консерватизма, а мусульманам быть либералами. В то же время рассмотрение конфессиональной палитры любого современного общества, - хоть западного, хоть восточного, - сквозь призму либеральных, консервативных, фундаменталистских ценностей и установок, которые проявляются как непосредственно в богословии, так и в социально-политических декларациях и даже областях богослужебного ритуала и повседневного быта, давно стало нормой научного исследования. Собственно, в российском религиоведении этот приём применялся при описании религиозно-общественных процессов в США (см. Фурман Д. Религия и социальные конфликты в США. М.,Наука, 1983), но почему-то он остался за пределами рассмотрения авторов кестонского исследования, что явно снижает его значимость. В отсутствие дефиниций религиозного либерализма и консерватизма откровенным преувеличением выглядит смакование ритуально-бытового консерватизма некоторых российских конфессий, в частности, лютеран-ингрийцев, особенно, финской части этой церкви. Ведь совершенно очевидно, что на фоне присвоившей привилегированный статус, а вместе с ним получившей монополию на "традицию" РПЦ, демонстрация консерватизма иными вероисповеданиями (равно как и их попытки выстроить собственные социальные концепции) во внутрироссийском конфессиональном раскладе не имеют практически никакого значения и способны восприниматься, максимум, в качестве деклараций лояльности государству со стороны российских деноминаций или их готовности следовать образцу "первенствующей" Московской патриархии.

Г-н Филатов, с таким пафосом повествующий о консерватизме российского протестантизма, как редактор, похоже, так и не дал себе отчёта в соотношении фольклорности, - которая подаётся авторским коллективом в качестве одного из столпов консерватизма, - и либерализма волжского ислама, также заквашенного на фольклорной основе. В исследовании бессмысленно искать какой-либо намёк на постановку вопроса о перспективах фольклорного ислама - шире фольклорной религиозности - в качестве социального регулятора нетрадиционного, сиречь, современного урбанизированного общества. Вместо этого г-н Филатов, находящийся под обаянием сладких речей муфтия Талгата Таджуддина, расписывает преимущества интеллектуальных экзерсисов на тему евразийства.

Рассказ о новых религиозных движениях (С.Филатов "Новые религиозные движения - угроза или норма жизни?"), упорно именуемых автором "сектами" (на том основании, что это "борцы с религиозной нетерпимостью" виноваты в том, что "термин "секты" употреблять стало неприлично" см. с.402), вообще, напоминает поговорку: "все - в ногу, один - не ногу". Те, кто "не в ногу", - они, получатся, и есть сектанты. Тут же г-н Филатов пишет, сектантство-де существовало всегда и новейшие поиски являются, скорее, правилом, чем исключением. Приём, надо сказать, весьма далёкий не только от требований науки, но даже просто здравого смысла. В религиозной истории России, конечно, было, с одной стороны, незадумывавшееся над религиозными вопросами большинство, с другой, - крайне болезненно чувствовавшее расхождение своей позиции с навязываемыми ей религиозными стандартами меньшинство: по крайней мере, с XVIII века, русский этнос уже представлял собой поликонфессиональное сообщество. Но, если в царской России с её статусом государственного вероисповедания и предписанной поголовной религиозностью, поскольку самодержавное государство категорически отказывалось признавать внеконфессиональное состояние (бывшее реальностью и в так называемом "образованном обществе", и среди простолюдинов), то в нынешних условиях, хочется спросить, из лона какой церкви выделились "секты" или, что, простая перемена гражданами их вероисповедания или переход от простейшей идентификации к другой институциональной религиозности уже является признаком сектантства? Пожалуй, в этом месте наиболее наглядно проявились конфессиональные пристрастия авторов и редактора. Свидетели Иеговы - крупнейшая протестанстская деноминация России - не удостоилась другого упоминания, кроме как среди "сект". Другая, опять же, протестантская конфессия - Церковь Адвентистов Седьмого Дня - оказалась вообще забытой. А, вот, мормоны, "заслужили" внимания Ларри Юззелла в связи с тем, что они применяют "недостойные" методы обработки российских чиновников - организуют их поездки в США; как будто такие же приёмы повсеместно не используют епархии МП и муфтияты, включая местных чиновников (в обмен на их расположение) в списки дармовых паломников? Кроме того, уважаемый Ларри, Вы ни словом не обмолвились о том, что именно Церковь Иисуса Христа святых последних дней стала едва ли не единственной в России деноминацией, ломающей устойчивые стереотипы о протестантах-пацифистах. Да и в плане культивирования российского патриотизма среди своих адептов мормоны не уступят пятидесятникам. Впрочем, не только эти, но и многие другие места книги указывают на стремление авторов держаться в русле евангелического мэйн-стрима. Иллюстрации и выводы выглядят демонстрацией конфессиональных пристрастий авторов и/или пожелавших остаться инкогнито спонсоров проекта.

Особое расположение к евангелическим церквам безмерно: факт перестаёт быть обычным фактом. Так, г-да Филатов и Лункин, старательнейшим образом расписывая современное состояние российского пятидесятничества, не забывают упомянуть о политических пристрастиях представителей этого направления. Оказывается, на федеральных выборах евангелики стихийно, но при этом консолидированно, голосуют за либеральную партию Яблоко. Однако, они как-то забывают упомянуть, что руководство Яблока палец о палец не ударило, чтобы привлечь на свою сторону избирателей-протестантов или хотя бы определиться с собственной религиозно-общественной программой. К сожалению, это не единственное преувеличение, с которым встречается читатель. Оригинальность методики описания религиозной ситуации в регионах, преподносимая Кестоном как ноу-хау г-на Филатова, по большому счёту не может считаться таковой. Каждый исследователь, перед которым встаёт аналогичная задача, действует примерно в том же ключе. Пожалуй, больше других преуспел Николай Митрохин и ещё неизвестно кто первым применил эту методику - Митрохин или Филатов со Щипковым? По большому счёту, книга "Религия и общество" - яркий пример монополизма в науке. Г-н Филатов, да и другие авторы исследования, то и дело проговариваются, ссылаясь на интересных исследователей религии из провинции. Таких людей, действительно, немало (в книге фигурирует, минимум, десяток имён), которые в отсутствие востребованности, занимаются другими научными проблемами. Почему же Кестон не поддержал столь высоко ценимых им исследователей? К тому же, заказать материалы авторам на местах было бы намного рациональней, чем оплачивать бесконечные командировки г-на Филатова и его оруженосцев (зачастую несколько по одному и тому же следу).

Ещё одно слабое место книги - стремление придать вселенский масштаб самым банальным выводам. Чтобы сделать вывод о том, что православие в современной России воспринимается в массовом сознании в качестве "природной" русской религии, куда нерусским путь заказан, не надо ходить за тридевять земель.

Собственно, обсуждение спорных моментов книги, как и их соотношений с проблемами религиоведения и обществознания можно продолжать до бесконечности. Чтобы не получилось того же самого с "Энциклопедией" и, если Вас, г-да Бурдо и Юззелл, всерьёз заботит репутация проекта, давайте попытаемся обсудить уже написанное в региональном и конфессиональном разделах со специалистами, занимающимися конфессиями и исследователями, знакомыми с ситуацией на местах.

Ваши предложения по этой части, как и технические вопросы готов обсудить.

С уважением, Михаил Жеребятьев