|
|
|
Разное |
Атеизм и наука Я вовсе не уверен, что в спорах рождается истина. В споре главное внимание уделяется, как правило, не предмету обсуждения, а оппоненту. Цель - победить оппонента, то есть продемонстрировать его интеллектуальную несостоятельность или, по крайней мере, свое превосходство. Но даже если эта цель достигнута, разве обязательно мы приближаемся к пониманию предмета? К сожалению, далеко не всегда. Уважение к собеседнику, внимание к его аргументам, даже если они кажутся на первый взгляд "фундаментальной путаницей", обязательно. Иначе все по Жванецкому: что может знать о философии науки человек лысый и без прописки? Продуктивное обсуждение - это не спор, а сближение и уточнение позиций, если это возможно, попытка продвинуться немного вперед, опираясь на контраргументы собеседника. Если это не достигается, то разговор следует прекратить. Я не верю, что зрелого человека можно всерьез переубедить в чем-то для него кардинально важном. Тем не менее, до некоторой степени это статья представляет собой ответ на публикацию "Может ли ученый быть атеистом?" Дмитрия Манина, в которой довольно четко выражена позиция многих ученых естествоиспытателей, в том числе и очень известных. Hачну с той статьи, которая так разбередила Дмитрия Манина - обзора сайта "Научный атеизм". Во избежание разночтений, я еще раз коротко сформулирую свои выводы. В моем тексте нигде не встречаются слова "религия", "молитва", "православие". И Бог - это всегда и только Бог Творец. В статье о "Научном атеизме" я пытался прояснить и уточнить само понятие "атеизма", поскольку, на мой взгляд, под этим термином сегодня сохраняется целый спектр самых различных, в том числе и противоречащих друг и другу и даже непримиримых, мировоззрений. Фактически под атеизмом авторы сайта понимают любое нерелигиозное сознание, и даже шире - немонотеистическое. Причем последовательный идеализм многих высказываний как-то замазывается или проговаривается невнятной скороговоркой. Я не могу с этим согласиться, поскольку полагаю, что ни пантеизм, ни деизм, ни даосизм (в частности) атеизмом не являются, поскольку допускают целенаправленно действующее начало в природе, отличное от человека, - то есть бога или богов. (Строчная буква здесь существенна - как раз Бога как личность анализируемый извод атеизма не принимает.) В процитированной мной в обзоре статье "Разум и вера" Виталий Гинзбург пишет: Иногда верующими называют и пантеистов, отождествляющих Бога с природой, но я не понимаю, чем пантеизм отличается от атеизма. А между тем разница принципиальная. Любой пантеизм предполагает олицетворение природы, и приписывает ей действие, согласное с конечными причинами, - то есть существование внешней цели развития, может быть, человеку непонятной. Это касается и античного пантеизма, и субстанции Спинозы. Природа в пантеизме разумна, в ней действуют вполне целенаправленные силы, сознающие свои цели и стремящиеся их достичь. Из того, что все Бог или боги (пантеизм) никак не следует атеизм (безбожие). Пантеист беседует с Природой на равных, как с человеком, даже если она и неантропоморфна внешне. В статье "Гимн языку" Николай Работнов пишет: На просьбу объяснить, откуда взялась Вселенная, служители всех религий и верующие отвечают: ее создал Бог. Но - независимо от того, есть Бог или нет! - этот ответ не объясняет происхождение Вселенной. Создатель всегда сложнее любого своего создания - с этим многие согласятся интуитивно, но есть еще и соответствующая кибернетическая теорема. Так что концепция Бога - в проблеме происхождения Вселенной - антиобъяснение, движение в сторону, противоположную объяснению. В частности потому, что неизбежен вопрос - а кто создал Бога? Если нас устраивает ответ, что происхождение Бога непостижимо или что "Он был всегда", то почему не удовлетвориться этим ответом на шаг раньше?(выделение Николая Работнова) Остановка "на шаг раньше" - тоже пантеизм. Отказываясь от гипотезы творения, мы с необходимостью утверждаем самотворение Вселенной или ее вечное существование (час от часу не легче) и ее саморазвитие, подчиненное ей ведомой цели (или целям, может быть, и взаимопротиворечащим). Но в пантеистическом мире невозможна эмпирическая наука в том виде, в котором она сложилась к настоящему времени, как она невозможна или по крайней мере довольно проблематична при самопознании человека. Мы должны явно учитывать волю электрона. И согласиться с тем, что он просто "не хочет" быть наблюдаемым и познаваемым. Я думаю, что именно из-за пантеистического мировоззрения эмпирическая наука не получила развития в Древней Греции, хотя теоретически греческие ученые были готовы блестяще. Между реальным атеизмом (последовательным отрицанием любого божественного присутствия или вмешательства, в том числе творения) и православием - лежит огромное поле: от неверия - совершенно абстрактного, до веры - предельно-конкретной. И говорить, что всякий неатеист - немедленно православный, - это такое огрубление (идеализация, по-научному), которое сегодня кажется мне недопустимым. Это просто нежелание разбираться в деталях, которые кажутся несущественными, а на деле являются просто непродуманными. Для доказательства бытия-небытия Бога Дмитрий Манин предлагает следующий эксперимент. Возьмем две группы безнадежных раковых больных и пропишем одной группе молитву, а другой эту молитву запретим. Можно ли сказать, что в том случае, когда при одинаковом прочем лечении в молящейся группе будет заметно сравнительное с другой группой улучшение, этот факт косвенно подтвердит бытие Бога? Дмитрий Манин говорит: нельзя. И это совершенно верно, и спорить не с чем. Меня здесь интересует другое. Дмитрий Манин пишет: "Не думаю, что кто-нибудь может поставить такой эксперимент - неверующий ученый не станет тратить ресурсы на такую чушь, а верующему это должно, вероятно, казаться чудовищным кощунством... Разве что найдется какой-нибудь сумасшедший богач". И далее: "институционализированные монотеизмы не гипотетически, а вполне реально запрещают своим приверженцам всякие претензии на познание божественного научными методами". Такие эксперименты не только возможны, но реально ставились и ставятся и как раз приверженцами "институционализированных монотеизмов" - протестантами, как правило. В книге американского врача Дэйла Мэтьюза "Фактор веры" (Dale Matthews "The Faith Factor")1 эти эксперименты довольно подробно описаны. И ставили их верующие люди. Но, конечно, не с целью выяснить есть ли Бог, а с верой в то, что молитва может быть использована как клиническое средство. Кощунственным такое отношение к молитве может показаться как раз человеку православной культуры, которая всегда очень настороженно относилась к научному познанию Бога и человеческой души. В католицизме отношение совершенно другое, и рациональное познание Бога имеет долгую и мощную традицию от Бл. Августина до Фома Аквината и дальше. Ощущение "чудовищного кощунства", о котором пишет Дмитрий Манин, говорит только о том, что он - человек православной культуры, впитавший именно ее отношение к Богу. Это то неотрефлектированное знание о Боге, которое уже вошло в состав крови и от которого освободиться очень трудно. Сама мысль о том, что ученый может быть неатеистом, а скажем - деистом, кажется многим ученым-естествоиспытателям кощунственной. А ведь атеистическая наука возникла только XVIII веке. И Ньютон, и Эйлер были верующими людьми. Поиски Эйлера направлялись сформулированным им тезисом: Бог устроил мир максимально просто. И великий Леонард именно под этим знаменем ходил на монстров анализа и теории чисел, и они обращались в мирных котят. Всему его поиску сопутствовала убежденность в гармонии и простоте мира. И убежденность эта возникла не на основании обобщения эмпирических фактов, а по каким-то другим причинам. Может ли ученый не быть православным? Конечно, и примеров можно привести неограниченно много. Макс Планк - человек глубоко религиозный, но никак не православный. Может ли ученый не быть христианином или, шире, человеком нерелигиозным? Альберт Энштейн вполне однозначно выразился о своем неприятии личного Бога. Но может ли ученый быть атеистом? В том случае, если он претендует только на сбор эмпирического материала и построение некоторых статистических закономерностей на основе этого материала. Например, приближенных кривых. Это жесткий и последовательный позитивизм конца XIX - начала XX века. Но при этом мы не имеем права не только высказывать общие суждения: верные всегда, но и утверждать, что вообще существуют хотя бы какие-то причинно-следственные связи. Очень четко эту точку зрения выразил Эрнст Мах в своей работе "Механика" (1883)2. Я перескажу его основные мысли. Никаких вещей вообще не существует. Есть только комплексы наблюдений (элементов мира), которые мы с некоторой долей вероятности опознаем как одну и ту же вещь. Причем - это опознание есть не более чем соглашение, которое определяется принципом экономии мышления. Нам удобнее описывать разные явления (а поскольку неизменных вещей нет - то все явления неизбежно разные) как одно. Мир нам только один раз дан. И никаких причин и следствий в нем нет. Есть только устойчивые цепочки событий, которые мы для краткости обозначаем формулами. И эти формулы не отражают ничего, кроме случайных последовательностей и зависимостей. Иногда оказывается удобно - опять же из соображений экономии - описывать много различных явлений и цепочек явлений одним и тем же математическим аппаратом - так рождается естественнонаучная теория, например механика. Таким образом есть только наблюдения и различные способы упаковки этих наблюдений с помощью математических формул. Есть события, которые упаковываются хорошо. Это механические свойства тел. Есть события, которые совсем не упаковываются - стихи, например, - здесь каждое явление уникально. Но это не должно нас беспокоить: и те, и другие распадаются на элементы мира, которые нам раз даны. Что мы имеем в таком случае? Утверждение: все тела притягиваются друг другу по закону всемирного тяготения - в корне неверно. Правильно говорить: тела, которые мы наблюдали до сих пор, притягиваются друг к другу, и сила взаимного притяжения примерно (хотя и с высокой степенью точности) обратно пропорциональна квадрату расстояния. То, что мы завтра не обнаружим тела, которые будут отталкиваться, ни откуда не следует. И любое утверждение, содержащие квантор всеобщности, некорректно, так как объем наших наблюдений принципиально конечен. Любая бесконечность есть абстракция, иногда полезная при упаковке, но отсутствующая в реальности. На этом основании Мах отверг положение о ньютоновом бесконечном пространстве - оно ненаблюдаемо. Мах полагает, что мы всегда работаем только с реально-конечными наборами. Причем реальная конечность - или обозримость - определяется нашими сегодняшними возможностями, они могут меняться со временем, но их ограниченность и конечность (наблюдаемость и перечислимость) будут всегда. Именно так работает компьютер. Но так ли мыслит его создатель? Со времени, когда вышла "Механика", прошло больше века. Когда писалась эта книга - безусловно, оказавшая огромное влияние на научную мысль, - еще не было ни теории относительности, ни квантовой механики. Так неужели ничего не изменилось и Дмитрий Манин предлагает нам смотреть на мир глазами Эрнста Маха? Эрнст Мах был предельно последовательным и строгим ученым. Он не мог сказать: "Может меняться философская трактовка, но формулы незыблемы" (Дмитрий Манин). Как могут быть незыблемы формулы, если они всего лишь удобный способ записи реально-наблюдаемых событий? Но Дмитрий Манин настаивает на наличии закономерностей наблюдаемого мира: во-первых, эти закономерности вечны ("неотменяемы"), во-вторых, человек способен эти закономерности познавать с помощью научного метода. Эту позицию назвать последовательным атеизмом я уже не могу. На вопрос: "Почему человек способен познавать закономерности мира?" Дмитрий Манин дает ответ крайне простой: потому что в процессе борьбы за выживание у человека выработался такой инстинкт - инстинкт познания закономерностей. Меня такой ответ не устраивает. Культура и наука, развитые человеком, лишь в малой степени могут быть объяснены потребностями физического выживания. Если подходить с этой точки зрения, то и фундаментальную науку, и искусство следует просто уничтожить - они не нужны и понадобятся ли в дальнейшем, неизвестно. Прогресс науки продолжался и в последние две-три тысячи лет, когда человеку как виду угрожал только он сам. Более того, самые серьезные угрозы исходили да и сегодня исходят от науки же. Зачем развивать науку, если можно жестко контролировать рождаемость? Или когда-то, в эпоху кроманьонцев, интеллект вдруг так переразвился в борьбе за существование, что с тех пор остановиться никак не может? Фундаментальное знание, пока оно действительно такое, - абсолютно бесполезно (неутилитарно). А искусство бесполезно всегда. Неужели человечество тратит и тратило столько сил на заведомо бесполезные или даже вредные и опасные для его выживания и существования как вида занятия? Эту точку зрения я принять не могу. Это - легкая отмашка от кардинального вопроса. Ответ ad hoc. Почему мир закономерен? Ответ Дмитрия Манина: потому что природе вещей свойственно быть закономерной. Потому что "незакономерный мир не мог бы существовать иначе как в виде бесструктурного хаоса, в котором невозможна никакая жизнь, не говоря уже о разумной". То есть мир, развиваясь и эволюционируя, случайно оказался закономерным: порядок (закономерность) рождается из хаоса. А человек родился из того же хаоса и в согласии с теми же закономерностями - и потому он способен понимать язык природы: ведь это и его язык тоже. Само по себе это не невероятно. Другое дело, какую вероятность мы считаем допустимой, а какую пренебрежимо малой. Обращение воды в вино в Кане Галилейской вполне можно объяснить эффектом массового гипноза. Некоторые думают иначе. Порядок может рождаться из хаоса, вопреки второму началу термодинамики, только в открытой системе - то есть в такой, в которую есть приток энергии извне. Если наш универсум глобально упорядочен, то мы должны признать, что он энергетически открыт. Есть внешний источник. Научный метод, как его представляет Дмитрий Манин, сводится, в общем к следующему. Во-первых, подлинно научным является только метод естественных наук. Во-вторых, исследуются только воспроизводимые явления. Поскольку точно никакое явление не воспроизводимо, мы предпринимаем идеализацию - то есть выделяем только те условия, которые необходимы для воспроизводимости явления. В-третьих, на основании результатов, полученных наблюдением воспроизводимых идеализированных явлений, - формируется закономерность, которая может быть использована для предсказаний. В-четвертых, применяя закономерность к новым наборам фактов, мы последовательно уточняем границы применимости этой закономерности. Это - уточняющая идеализация. Все хорошо, логично и строго. Существуют ли науки, кроме естественных? Если следовать Дмитрию Манину, то, видимо, нет. Поскольку все остальное - голая эмпирика, которая не воспроизводима или не подчиняется достаточно устойчивым закономерностям. Но естественные науки Дмитрий Манин трактует очень широко: например, стиховедение - естественная наука, и один из ее законов: "в языках с фиксированным ударением на первом слоге развивается стихосложение, основанное на аллитерации". (Мне такой закон неизвестен, а никаких ссылок Дмитрий Манин не дает. В русском языке ударение на первом слоге не фиксировано, но я не знаю ни одного крупного поэта двух последних столетий, который не умел бы работать с аллитерирующими цепочками согласных). Но существуют ли принципиально невоспроизводимые явления? Видимо, тоже нет. Это не оговорено Дмитрием Маниным явно. Но следует из его недвусмысленного рассуждения. Предположение о том, что человеческая душа - невоспроизводимое явление и потому ее изучение естественнонаучным методом невозможно, вызывает у него гневный протест: "Разговоры об ограниченности научного познания тоже не помогают. Можно повторять "есть вещи, которых мы никогда не узнаем", но совсем другое дело заранее знать, каких именно вещей мы никогда не узнаем". В полном согласии с определением научного метода, данного Дмитрием Маниным, мы никогда не узнаем (не познаем) никаких невоспроизводимых явлений, если они есть. И это можно утверждать заранее. Если мы уверены в том, что способны познать любое явление, стало быть, невоспроизводимых явлений нет. Просто есть явления, к которым еще не подобраны модельные условия воспроизводимости (нужная идеализация) и не найдены заведомо существующие закономерности. Что из этого следует? Например, то, что универсум может быть сотворим в пробирке. Но почему тогда наш универсум не сотворен точно также? И следовательно, у него есть сознательно действовавший или даже действующий творец? Или именно наш мир в чем-то уникален? Но если невоспроизводимых явлений нет, значит нет и уникальных. А если уникальные явления есть, естественно-научное познание принципиально ограничено. Просто в силу своего метода естественные науки не могут заниматься, например, всем универсумом как целым. Каждая закономерность, устанавливаемая естественными науками, описывает ограниченное явление, и границы всегда оговариваются явно. Если границы не указаны, то явление не до конца прояснено. Из ограниченности каждого явления ограниченность всей картины мира, конечно, не следует. Ограниченность следует из двух других положений: взаимосогласованности и наблюдаемости. Наблюдаемость исключает бесконечность, а взаимосогласованность требует непрерывности и даже гладкости на склейках карт нашего глобального атласа. Глобальная взаимосогласованность законов природы не следует из опыта. Ее нельзя подтвердить или опровергнуть наблюдениями - это постулат науки, такой же, как существование и единственность наблюдаемого мира. Математический платонизм - это такая точка зрения на мир, которая допускает существование математических закономерностей как реальных объектов, а не только, как мыслительных конструкций. Он развивался в XX веке как прямая реакция на позитивизм Маха и его последователей. Одной из первых работ, посвященных, в частности, этому направлению философии науки стала книга английского химика венгерского происхождения Майка Полани "Личностное знание (На пути к посткритической философии)". Его работа подверглась резкой критике со стороны Карла Поппера , который, в свою очередь, выдвинул вариант математического платонизма. Фактически его точка зрения такова: не следует настаивать на объективной реальности математических закономерностей, но когда ученый работает над проблемой, у него просто не выбора: он обязан верить в существование того закона, который он ищет, вера его ведет. Поппер пишет ("Логика и рост научного знания", Гл.1. п.2): "Я достаточно точно выражу свою точку зрения, сказав, что каждое открытие содержит "иррациональный элемент" или "творческую интуицию" в бергсоновском смысле. Аналогичным образом Эйнштейн говорит о "поиске таких в высшей степени универсальных законов... из которых с помощью чистой дедукции можно получить картину мира. Не существует логического пути, - продолжает он, - ведущего к таким... законам. Они могут быть получены только при помощи интуиции, основанной на феномене, схожем с интеллектуальной любовью ("Einfuhlung") к объектам опыта". У Поппера математический платонизм носит инструментальный характер. Иначе дело обстоит у Роджера Пенроуза. Я хочу привести две пространных цитаты из его книги "Новый ум короля" (оглавление книги и предисловие Мартина Гарднера) 3:
Меня интересовало и сейчас интересует фактически только одно: гипотеза, в которой не нуждался Лаплас, действительно может быть исключена за ненадобностью или без нее нельзя построить именно экономную и корректную полную гносеологию? Кажется, сегодня ее уже нельзя исключить. Мир принципиально необъектен. Потому он требует для своего познания некое зеркало, в котором равно видят себя и субъект познания, и объект. Пока мы занимались грубыми закономерностями - мы могли идеализировать объект, устранив наблюдателя из системы и, тем не менее, закономерности не нарушались. Как только мы занялись исследованиями тонких материй - будь то квантовая механика, или исследования сознания, или решение неустойчивых задач детерминированного хаоса - то есть тех задач, где малое измерительное воздействие существенно влияет на протекание процесса, - устранение субъекта стало все более и более проблемным, а таких систем, по-видимому, подавляющее большинство. Но чтобы просто помыслить систему, в которую включен субъект познания, необходимо представление о внешнем наблюдателе. На мой взгляд, точка зрения, высказанная Дмитрием Маниным, внутренне противоречива. Если мы принимаем глобальные закономерности мира, мы должны принимать и их объективное существование, а стало быть - того или иного рода идеализм. Локальные в пространстве-времени закономерности могут исследоваться и без принятия их объективности, но в таком случае они не является неотменяемыми и не могут претендовать на глобальную согласованность - точка зрения Маха никаких внутренних противоречий не содержит, но мир, который он строит, крайне беден, и субъект исследования из него принципиально исключен. Это ставит непроходимую для самой науки границу, отделяющую новые области знания, в частности, исследования сознания и таких его проявлений, как искусство. Если мы настаиваем на нашем последовательном атеизме, то не имеем права претендовать на познание "неотменяемых" (вечных) закономерностей мира. Этого-то как раз и требует, на мой взгляд, научная честность. Иначе мы на словах атеисты и безбожники, а на деле, как минимум, деисты. Примечания: -1 Dale Matthews "The Faith Factor". См. также Джеймс Дж. Растховен "Молитва об исцелении: как она действует и можно ли исследовать ее научно?" -2 Цитируется в пересказе Эрнст Мах "Механика". Историко-критический очерк ее развития. Ижевск "Регулярная и хаотическая динамика" 2000. С.408-410. -3 "Новый ум короля" ("The Emperor's New Mind", 1989), Москва 2003 УРСС. С.87,88.
|
Создатели сайта не всегда разделяют мнение изложенное в материалах сайта. |
|