 |
|
|
|
|
|
|
|
|
Разное |
|
Узкоколейная свобода Когда афганские талибы бомбят статуи Будды, я закрываю глаза и заставляю себя вспомнить, что религия – это все-таки не опиум для народа и не верный яд. Люди вольны выбирать. Между нетерпимостью и толерантностью, познанием и гордыней. Отними у человека свободу и волю – он теряет способность верить. Дай ему окончательную истину – он разменяет ее на мелкие монеты. Именно поэтому сегодня, как и всегда, нет ничего ясного. Католик смотрит косо на кришнаитов и мусульман. Мусульмане гонят прочь пророка под покрывалом, увлекшего под павлиньи перья сотни фанатичных орд, бредящих новым, преобразившимся Аллахом. Православные защищаются от песка и масла, навеянных ветрами с восточных базаров, окутывающих мир прохладной простыней иллюзорности, двойственности. «Сектантство» – старое новое слово в России. Я брожу по улицам и подбираю рекламные листовки: «Кришна», «Ошо», «Тантра». Я захожу в оккультную книжную лавочку и вижу, как мне подмигивает продавец, приглашая вечером в музей X, на собрание теософов. Я прихожу домой и листаю книгу Дворкина, или сумасшедшего Климова, или страшного Серафима Роуза. Все трое указывают на опасность. Опасность подделки, гибели, прелести, беса, ужаса, уныния. Я верю и не верю им: ведь в мире людей не было и нет прочности и уверенности. Здесь, на земле, кто-то лжет, кто-то алчет правду, а кто-то тянет одеяло на себя и объявляет, что правота на его стороне. Здесь, в подреберье неба, смерть по-волчьи ходит близко от биения жизни и радости... Среди нас вздымаются ненависть и презрение. Среди нас же, разноязыких пасынков, живут вера и надежда. И когда всякий вопрошающий и стучащийся отправляется в путь, его судьба всегда разворачивается навстречу истине,даже если эта встреча не состоится... "Первое сентября",
Полоса Анастасии Романовой Современное потребительское общество работает со сбоями. Люди все чаще не соглашаются с распределением ролей путями самореализации, которые им предлагает супермаркет. Они ищут социализации, но какой-то иной, вне навязанного массовой культурой и глянцевыми журналами реестра. Но массовая культура – опасный оборотень. Она подчиняет своей стилистике почти все, даже оппозиционные ей модели жизни. Так возникает мода на духовность, а вместе с ней и разнообразные формы новых и старых религий, упакованные и продвинутые в соответствии с новейшими маркетинговыми технологиями. Реклама, антиреклама, спрос и предложение, рыночная конъюнктура – эти понятия давно уже стали тоталитарными, то есть проникают в области, где прежде само упоминание о них выглядело бы святотатством. Самое любопытное, что при этом идейные, экзистенциальные и общекультурные корни религиозного порыва никуда не исчезают, но они все время рискуют быть опошленными конкурентами. Мы настолько отравлены супермаркетом, что почти перестали верить в чистоту порыва. Нам все время хочется справиться о цене доставки товара... Словосочетание «тоталитарные секты» в России впервые употребил в 1993 году профессор Александр Дворкин, сотрудник отдела образования и катехизации Московского патриархата. Выражение было подхвачено. Страна, только что пережившая кошмары тоталитаризма, до ужаса интересовалась всем тоталитарным. Дворкин стал штатным борцом с сектами, однако его неплохо аргументированные и богатые фактами книги слишком часто напоминают нечто до боли знакомое из других сфер общественного бытия: политический донос и кампанию черного пиара. С кем тот или иной философ-сектант спал, что пил, как часто ел, сколько денег имел на счету в банке – эти обстоятельства сильно портят впечатление от богословской полемики. Еще в тридцатых годах лекторы из числа «воинственных безбожников» поносили Церковь за то, что Александр Борджия был слишком разборчив в ядах, а при Петре попы разглашали тайну исповеди. Десятилетия атеизма никого ничему не научили... В сущности же границы внедренного А.Дворкиным термина довольно расплывчаты. Тоталитарным – исходя из логики понятия – может считаться такое религиозное объединение, которое стремится к целостной регламентации жизни своих адептов. То есть посягает на их свободу и привычный уклад жизни. Но традиционные христианские, иудейские и мусульманские общины вполне тоталитарны тогда, когда они способны реально определять поведение людей. Пока молоды. Терпимость возрастает со старением. Неужто кто-то возьмется упрекнуть в недостатке тотальности первых христиан в Риме? сторонников Кальвина в Женеве? мусульман в Иране в 70–80-е годы ХХ века? Увы, религия слишком связана с властью, а люди, стоящие у власти, редко способны уважать свободу другого. К тому же речь идет о претензиях на истину, а истина требует безусловного подчинения. Естественная в современном мире потребность в одухотворении жизни извне, в обретении смысла, предложенного как товар, на постсоветском пространстве оказалась отягчена последствиями краха коммунизма. Из социального пространства, где любое дело решают деньги, многие люди стремились вернуться туда, где все решают идеи, преданность идеям. Секты давали иллюзию подобного возвращения. К тому же несвобода в подобного рода союзах единомышленников отличается от несвободы в рамках большого общества. Человек, вошедший в религиозное объединение, уже сделал свой выбор. Он сдал свои свободы, сдал добровольно во имя того, чтобы измениться. Он хочет бежать своего естественного состояния, поэтому когда его естество насилуют в рамках тех или иных аскетических или оргаистических экспериментов, он не полагает себя жертвой, напротив, он убежден, что близок к своей цели... Об обстановке в тоталитарных сектах часто судят по писаниям ренегатов. История подсказывает нам, что это не самый надежный источник. К тому же сектантов упрекают, что вербуют они, дескать, своих адептов обманом. Но и эти претензии не совсем верны. Фирма не обманывает, фирма несколько преувеличивает достоинства своего товара. Кстати, в традиционном обществе дело обстояло значительно хуже. Думается, альбигойцы простили бы крестоносцам немного лукавства взамен казней и костров. И иранские зороастрийцы не стали бы винить мусульман в небольшом подлоге. Однако джихад есть джихад, и ересь умирает только тогда, когда мертв еретик... При всем при том секты достаточно опасны. Однако риск, с ними связанный, лежит несколько в иной плоскости, нежели упреки в покушении на свободу личности. Существует очень удачный термин – культурообразующая религия. Мы знаем индуистскую цивилизацию, исламскую, католическую, буддистскую. Мы живем в православном мире. И наша система ценностей, и наш взгляд на вещи, и сам наш язык очень сильно связаны с верой, сформировавшей социальную действительность. А какое мироздание способны выстроить муниты, последователи Рериха или Хаббарда? Об этом можно только гадать. Однако пример создателя Аум Сенрике Секо Асахара, развлекавшегося с зарином в токийском метро, и информация о каких-то таинственных американских фанатиках из «Ветви Давида», покончивших самоубийством в штате Техас, настораживают... Рассказы СМИ о тоталитарных сектах порой напоминают очерки о новых видах вооружений – губительно, но страшно интересно, кровь стынет в жилах. Особенно выигрышно смотрятся описания черной мессы. Тайные общества, зловещие ритуалы и оккультные знания – одна из лучших тем для кинематографа. В последнее десятилетие в России расплодилось великое множество сект. Большинство из них западного или восточного происхождения, но есть и местные, свои. Любопытные или примитивные, устроенные по образцу военизированных подразделений или напоминающие клубы по интересам – все они свидетельствуют не только о состоянии социума, но и о тех путях, которые выбирают наши соотечественники, доведенные до тошноты кажущейся бессмыслицей своего повседневного существования и простотой общеупотребительных рецептов.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|
|
|
Создатели сайта не всегда разделяют мнение изложенное в материалах сайта. |
|
RSS